УМИРАЛ, КАК ВЗРОСЛЫЙ Что рассказал найденный дневник женщины
19:08 22.06.2024 16+
«УМИРАЛ, КАК ВЗРОСЛЫЙ…» Что рассказал найденный дневник женщины, у которой блокада отняла двоих детей.
«Записываю, руки стынут… Умерла 26 апреля 1942 года наша дочь Милетта Константиновна, рождённая 11 августа 1933 года — 8 лет 8 месяцев и 15 дней от роду. А Фёдор жил с 7 апреля 1942 по 26 июля 1942 года — 111 дней…»
Это строки дневника, который был найден несколько лет назад на свалке в Санкт-Петербурге - его вела молодая женщина в окруженном фашистами блокадном Ленинграде. Этот уникальный документ, представляющий исторический интерес, обнаружили два пенсионера и передали его в редакцию газеты, а вскоре выяснилось и имя хозяйки дневника: Ангелина Крупнова-Шамова. Известно, что она пережила блокаду (сам дневник заканчивается 1954 годом) и прожила долгую жизнь: она умерла, немного не дожив до 65-летия Победы. Её дочери и внучки вспоминают, что она была сильным человеком.
Сегодня хотим поделиться с вами выдержками из её дневника. Прочтите всё до конца. Это непросто - многие моменты, как бы нам не хотелось, приходится примерять на себя. А они это пережили! Как? Неизвестно… Пусть это будет маленькой данью памяти всем, кто не дожил до освобождения Ленинграда, и тем, кто всё же выстоял в этих нечеловеческих условиях.
«12 января 1942 года. Утро было солнечное, морозное - стояли вмерзшие в лёд баржа и катер. На приёме у врача разделась, он ткнул меня в грудь, спрашивает: «Что это?» - «Буду в четвёртый раз матерью». Он схватился за голову и выбежал. Вошли сразу три врача - оказывается, беременным нельзя сдавать кровь - карточку донора зачеркнули. Меня не покормили, выгнали, а я должна была получить справку на февраль, на рабочую карточку и паёк (2 батона, 900 г мяса, 2 кг крупы) - если бы у меня взяли кровь.
Шла обратно медленно-медленно, а дома ждали трое детей: Милетта, Кронид и Костя. А мужа взяли в сапёры. Получу за февраль иждивенческую карточку, а это 120 г хлеба в день.
...Когда на лёд взошла, увидела справа под мостом гору замерзших людей - кто лежал, кто сидел, а мальчик лет десяти, как живой, припал головкой к одному из мертвецов. И мне так хотелось пойти лечь с ними. Даже свернула было с тропы, но вспомнила: дома трое лежат на одной полутораспальной кровати, а я раскисла...
В квартире четыре комнаты, наша - 9 метров. Воды нет, трубы лопнули, а всё равно люди льют в туалеты, жижа бежит по стене и застывает от мороза. А стекол в окнах нет, еще осенью все они были выбиты от взрывов. Окно закрыто матрацем, только дырка проделана для трубы от буржуйки. Пришла домой, дети рады, что пришла. Но видят, что пустая, и ни слова, молчат, что голодные. А дома лежит кусочек хлеба. На три раза.
Взрослому, то есть мне, - 250 г и три детских кусочка - по 125 г. Никто не взял.
Затопила печку, поставила 7-литровую кастрюлю, вода закипела, бросила туда сухую траву черничника и земляничника. Разрезала по тоненькому кусочку хлеба, намазала очень много горчицы и очень крепко посолила. Сели, съели, очень много выпили чаю и легли спать».
«7 апреля 1942 года. В квартире пусто, кроме нас никого, все ушли на фронт. И так день за днём. От мужа - ничего. И вот наступила роковая ночь. Час ночи, схватки. Пока одела троих детей, бельё собрала в чемодан, двоих сыновей привязала к санкам, чтобы не упали, отвезла их во двор к помойке, а дочь и чемодан оставила в подворотне. И родила…. В брюки...
Забыла, что у меня дети на улице. Шла медленно, держась за стену своего дома, тихо-тихо, боялась задавить малютку. А в квартире темно, в коридоре вода с потолка капает.
Пришла, скорей расстегнула штаны, хотела положить малыша на оттоманку и от боли потеряла сознание.
... Вдруг открывается дверь - входит мужчина. Оказалось, он шёл через двор, увидел двоих детей, спросил: «Куда едете?» А пятилетний мой Костя и говорит: «Мы едем в родильный дом!» -
«Эх, дети, наверно, вас мама на смерть привезла». А Костя и говорит: «Нет».
Мужчина молча взялся за санки: «Куда везти?» А Костюха командует. Смотрит человек, а тут ещё одни санки, ещё ребёнок. Так и довёз детей до дому, а дома зажёг огарок в блюдечке...
Сломал стул, разжег печурку, поставил кастрюлю с водой, побежал в родильный. Я встала, дотянулась до ножниц, а ножницы чёрные от копоти. Фитилёк обрезала и разрезала такими ножницами пуповину напополам...
Перевязала Фёдору пуповину, отрезала лишний кусок, смазала йодом. Едва дождалась утра. А утром пришла старушка: «Ой, да ты и за хлебом не ходила, давай карточки, я сбегаю». Талоны были отрезаны на декаду: с 1-го по 10-е число, ну а там оставалось 8-е, 9-е и 10-е - 250 г и три по 125 г на три дня. Так этот хлеб нам и не принесла старушка. Но скоро я её увидела мёртвую во дворе - так что не за что осуждать, она была хорошим человеком».
«9 апреля. Купила на Сенном рынке 5 апреля большой кулёк манной крупы за 125 граммов хлеба. Сварила кашу, остальное убрала. Вот съели мы эту кашу без хлеба и выпили 7-литровую кастрюлю чаю, я одела Феденьку, завернула в одеяло и пошла в роддом на 14-ю линию. Принесла, мамочек - ни души. Говорю:
«Обработайте пупок сыну». Доктор в ответ: «Ложитесь в больницу, тогда обработаем!» Я говорю: «У меня трое детей, они остались в квартире одни». Она настаивает: «Всё равно ложитесь!» ...
Развернула ребёнка и заулыбалась.
Пуповину, перевязанную мной, похвалила: «Молодец, мама!»
Отметила вес - 2,5 кг. И пошла я в загс - на 16-й линии он располагался, в подвале исполкома. Очередь огромная, люди стоят за документами на мёртвых. А я иду с сыном, народ расступается. Вдруг слышу, кто-то кричит: «Нахлебника несёшь!» A другие: «Победу несёт!»
Выписали метрики и справку на карточку детскую, поздравили, и пошла я к председателю исполкома. Он спросил: «В чём нуждаетесь?» Я ответила: «Дочь восьми лет, сидя ночью под аркой на санках, продрогла, ей бы в больницу». Он нажал какую-то кнопку, вышли три девушки в военной форме, как по команде, подбежали ко мне, одна взяла ребёнка, а две - меня под руки и проводили домой. Я расплакалась, устала вдруг... В тот же день нас переселили в другую квартиру на нашей же лестнице - четвёртый этаж. Печка исправная, в окно вставлены два стекла из нашего книжного шкафа, а на печке - 12-литровая кастрюля стоит с горячей водой...
….. Врач женской консультации, пришедшая тоже на помощь, принялась мыть моих детей, первой
- Милетту - голая голова, ни одного волоса. Так же и у сыновей - тощие, страшно смотреть...
Ночью - стук в дверь. Я открываю, стоит в дверях моя родная сестра Валя - она пешком шла с
Финляндского вокзала. За плечами - мешок. Раскрыли, боже: хлеб чисто ржаной, солдатский, булка - кирпичик пышный, немного сахара, крупа, капуста кислая... Она - солдат в шинели. И пир горой, вот счастье...
Радио работало сутки. Во время обстрела - сигнал, в убежище. Но мы не уходили, хотя наш район несколько раз в день Из дальнобойных орудий обстреливали. Но и самолёты бомб не жалели, кругом заводы...»
«26 апреля 1942 года. Умерла наша дочь Милетта Константиновна, рождённая 11 августа 1933 года - 8 лет 8 месяцев и 15 дней от роду.
Дочь умерла в час ночи, а в 6 утра кормить Фёдора грудью - ни одной капли молока. Детский врач сказала: «Я рада, а то мать (то есть я) бы умерла и оставила трёх сыновей. Не жалей дочь, она недоносок - умерла бы в 18, обязательно...»
Утром ушла за хлебом. Прихожу, а
Кронида не узнать - опух, стал очень толстым, на куклу ваньку-встаньку похож. Я его завернула в одеяло и потащила на 21-ю линию в консультацию, а там закрыто. Тогда понесла его на 15-ю линию, где тоже дверь на замке. Принесла обратно домой. Побежала к дворничихе, позвала доктора. Врач пришла, посмотрела и сказала, что это третья степень дистрофии.
Стук в дверь. Открываю: два санитара из больницы имени Крупской - по поводу дочки. Я перед их носом дверь закрыла, a они снова стучат. И тут я опомнилась, дочки-то нет, а Кроня, Кронечка-то живой. Я дверь открыла, объяснила, что сына надо в больницу….. Слёз нет, но на душе пусто, жутко. Костюха притих, меня целует и за Федей ухаживает, а Федя лежит в ванне детской, оцинкованной…..»
«9 мая 1942 года. Мой муж пришёл пешком с Финляндского вокзала на сутки. Сходили в ЖАКТ за тележкой и справкой для похорон на Смоленском кладбище. Кроме моей малышки - два неопознанных трупа. Одну из умерших дворники волокли за ноги, и голова её стучала по ступенькам. На кладбище нельзя было плакать...
... Милетту отнесла и положила аккуратно на «поленницу» Из умерших незнакомая женщина. 15 дней пролежала Милетта дома, глаза мхом заросли - пришлось личико закрыть шёлковой тряпочкой. В 8 часов вечера муж ушёл пешком на вокзал: ему нельзя опоздать, иначе попадет под трибунал, а поезд один раз в сутки ходил».
«6 июня 1942 года. Поехала в Ленинград за Кронидом. Выписали его из больницы с диагнозами: дистрофия 1 степени, паратиф,
остеомиелит. Ни одного волоса на голове, но вшей белых, крупных, 40 штук убили. Целый день сидели на вокзале. Познакомилась С женщинами, которые объяснили: это трупная вошь, к человеку здоровому не бежит. В пять утра вышли из поезда. Сын тяжёлый, несу на руках, голову не может держать. Когда добрались до дома, Валя на него посмотрела и заплакала: «Умрёт».
Пришла врач Ирина Александровна, укол сделала и молча ушла. Кроня открыл глаза и сказал: «Я - молодец, даже не поморщился». И заснул. А в 9 утра пришли доктора: главврач госпиталя, профессор и медсестра, осмотрели, дали рекомендации. Мы их, как могли, выполняли. День за днём немного поправлялся...
Я старалась заработать. Девичьи гимнастерки делала, убавляя те, что были шиты для мужиков. А заказчицы мне несли кто похлебку, кто кашу. А я, как умела, все шила». «6 июля 1942 года. Кроню должны положить в больницу, а я сдаю кровь - надо детей подкормить...
Сижу с сыновьями в Институте переливания крови - там, где доноров кормят обедом. Хлебаем суп, а нас военный корреспондент снимает и, улыбаясь, говорит: «Пусть фронтовики посмотрят, как вы здесь, в Ленинграде…..» Потом идём в больницу Раухфуса. Там у меня берут документы, и Кроня уходит в палату. Сын пролежал в больнице четыре месяца...»
«26 июля 1942 года. Умер Феденька, Федор Константинович. Жил он с 7 апреля по 26 июля 1942 года - 111 дней... Я его забрала из яслей уже безнадёжного. Умирал, как взрослый. Вскрикнул как-то, глубоко вздохнул и выпрямился.
Завернула его в одеяльце-конверт - очень красивое, шёлковое, и понесла в милицию, где выписали похоронное свидетельство...
...Отнесла я его на кладбище, здесь же нарвала цветов, в землю его положили без гроба и закопали. Я даже не могла плакать...»
«1 августа 1942 года я пришла в отдел кадров пароходства. Рассказала: дочь и сына похоронила. А муж служит на Ладоге. Попросилась в матросы.
Объяснила: карточек мне не надо, я донор, получаю рабочую карточку, а надо мне постоянный пропуск на Ладогу. Он взял паспорт, поставил штамп, выписал пропуск до Осиновца и постоянный билет во второй вагон идущего туда поезда - бесплатный, и уже 10-го числа я приехала в пункт назначения. В порт меня пропустили. Мне объяснили, что катер, возивший эвакуированных и продукты (хорошо груз успели выгрузить), во время бомбёжки ушел на дно. А команда - капитан, механик и матрос спаслись, выплыли. Потом катер подняли, и теперь он в ремонте...
Катера шли обычно в Кобону, везли живой груз…. Время от времени я ездила в город. Но взять с собой даже крупинки, даже пылинки муки не могла - если найдут, тут же расстрел. Над пристанью, где лежат мешки с крупой, горохом, мукой, самолёт бреющим полётом пролетит, продырявит, в воду запасы сыплются - беда!
Мой Костя делал закваску и пёк оладьи - к нам приходил весь пирс. Наконец, начальник порта распорядился снабжать нас мукой и маслом. А то грузчики и военные доставали из воды размокшую массу - и на плиту. Сьедят, и тут же заворот кишок, умирают...
Сколько таких случаев было!
Так что я опять пришлась ко двору.
У меня две рабочих карточки: одну отдаю в детский сад, там довольны, за Костюхой уход хороший, а другую карточку даю Вале. Как еду к деду, у которого наши вещи, он меня капустой и ягодами балует. И ещё даёт яблочки, я их в
Ленинград, в больницу к Кроне.
Угощу няньку, врача, разнесу письма из Осиновца и обратно на Ладогу, в порт... Так и верчусь как белка в колесе. Улыбки людей - в подарок, да и муж рядом...»
«27 августа 1942 года. Быстро лето прошло. Ладога бурная, холод, ветер, бомбёжки усилились...
Плывём в Кобону. Груз выгрузили, недалеко от берега катер пошёл ко дну. Такое случалось часто, но на этот раз катер «эпроновцы» так и не смогли поднять.
... Кроню уже из больницы имени 255
Раухфуса перевезли в больницу на
Петроградку, сказали, что там сделают операцию. Положили его на женское отделение. Женщины его полюбили - учили шитью, вязанию….»
«3 января 1943 года. В конце декабря Кроне удалили кусок челюсти, в январе велели забирать домой. Снова ходила просить жильё, предложили пустующий дом в Мельничном Ручье. В этом доме печку затопили - дымит, имеется замечательная плита с духовкой из кирпича.. А рядом военные разбирали дома по брёвнышку и увозили, и к нам подъехали, но мы их припугнули, и наш дом не тронули. ... Чтобы прогреть дом, приходится топить печь не переставая. Тепло, светло, снега много-много. Муж сделал санки.
По дороге мимо дома два-три раза в день лошадка пройдёт - дети на санки. Берут с собой ящичек, веник, лопатки - соберут лошадкино «добро» и около крыльца навоз сложат - ДЛя будущих посадок пригодится...»
«30 января 1943 года. Долго не бралась за дневник - не до того было. Пошла к докторам. Они меня осматривают, слушают, как ты там у меня растёшь, а я с тобой разговариваю, глажу тебя - мечтаю, чтобы ласковая росла, пригожая, умная. А ты как будто слышишь меня. Костя кроватку уже тебе принёс плетёную - очень красивую, ждём тебя с великой радостью. Знаю, что ты - дочка моя, растёшь, знаешь, какой была Милетта... Помню, блокада - она братьев бережёт. Я уйду, а они втроём одни. Как начнётся бомбёжка, она всех - под кровать... Холод, голод, она последними крошками с ними поделится. Видела, как я хлеб делю, и тоже делила. Оставит себе кусочек поменьше, а горчицы побольше, как я... Страшно одним в четырехкомнатной квартире…. Как-то бомба во дворе разорвалась - стекла с соседнего дома сыплются, а наш шатается...
Я кровь не сдаю с мая месяца, так как знаю, что это вредно тебе, моя ненаглядная доченька. Вышла за поленом, мимо соседи идут - радуются, прорвана блокада..
Солдаты 63-й Гвардейской дивизии подарили моему мужу Косте новую офицерскую шубу. Полная изба народу, шум, шутки, счастье!
Неужели позади блокада?!»
«2 февраля 1943 года. Я говорю Косте: «Беги за врачом, начинается!» На плите стоит 12-литровая кастрюля с тёплой кипяченой водой, а в 7-литровой уже кипит вода. А вчера, 1 февраля, меня смотрел врач, запустил капли в глаза, дал мне йод, шёлковую нитку в мешочке и сказал: «В госпиталь не ходи - там дикий холод, и весь он завален покойниками, да и находится за 4 километра от дома...»
Схватки уже нетерпимые. Дети спят в комнате, я стою в корыте, в мужниной рубахе. Он - напротив меня, ножницы наготове... Уже держит твою головку, уже ты у него на руках... Лицо у него светлое... Я беру тебя на руки. Он режет пуповину, смазывает йодом, завязывает. Рядом ванночка. Льёт на головку воду - голова у тебя волосатая. Орёшь, дети вскакивают, отец им кричит: «На место!» Заворачивает тебя, несёт на кровать...
Утром муж говорит мне: "Всю ночь не спал, слушал, как сопит дочь. И надумал: давай назовём её Надеждой, и будем думать, что нас ждет Надежда и радость. Счастье, что он оказался рядом, принял роды, назвал тебя, а то всё в море был...»
«13 сентября 1943 года. Кроликов мы съели, картошку сьели. Дети в школу не пошли, потому что раздетые. А с железной дороги Сергей Николаевич приносит мне работу, собираю патроны для уличного освещения, платят очень мало...»
«Наконец весна 1945 года.
Неужели пережили войну?..»
